Здраствуйте. Решил опубликовать свой новый рассказ здесь. Очень интересно узнать мнение форумчан.
Скажу сразу, рассказ писался для конкурса "Вселенная метро 2033", так что действие в рассказе происходит в московском метрополитене после тотальной ядерной войны. Это первое. Второе - рассказ вышел довольно объемным, так что здесь выкладываю только его начало, а пройдя по следующей ссылке, можно прочесть рассказ целиком:
http://proza.ru/2011/04/19/427
Итак, желаю приятного чтения! жду критики ^_^
"Один"
Тьма. Пустота. Не свежий сырой воздух. Это все, что сейчас окружало Кирилла. Это все, что окружало его последние два года. Вокруг не было ни души. Единственным упоением оставался небольшой костерок, который Кирилл старался разводить каждый вечер, чтобы основательно не сойти с ума, от одиночества, от своих мыслей, которые день за днем не давали ему покоя. Они заставляли его вспоминать, как это случилось. Напоминали, о людском предательстве. О том, что спасение своей шкуры для них стоит превыше чести.
Кирилл сидел и смотрел на слабый огонек, который отчаянно старался охватить старые отсыревшие шпалы. Маленькие язычки пламени лениво выбегали из основания костра, затем окутывали древесину, оставляя за собой почерневшие пятна, и устремлялись во тьму, чтобы навсегда прекратить свое мимолетное существование. По временам костерок потрескивал и поднимал вверх десяток мелких искр. Кирилл любил это зрелище. Искорки поднимались от костра, исполняли в воздухе свой мистический ритуальный танец, подхватывая друг друга, а затем растворялись в кромешной тьме. Порой, создавалось впечатление, что мгла специально укрывает их своим покровом, не давая Кириллу потерять ощущение реальности.
От костерка исходило слабое тепло. Не способное прогреть тело. Но у него было более важное предназначение. Он грел душу. Пробуждал добрые воспоминания. Напоминал Кириллу, о его матери. О ее тепле, о ее песнях, которые она пела в момент отчаяния. Кирилл был мал и не мог понять, от чего материнские глаза смачивались слезами. Он не мог понять, что привычного мира больше нет. Что больше никогда не будет цветов, никогда не будет дождя, его любимой сахарной ваты, которую они покупали каждый раз, прогуливаясь по парку. Мама все это знала. Но стараясь не волновать мальчика, тихонько пела, гладя своей теплой рукой его лицо:
На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы,
Взяв только сны и грезы и детскую мечту.
Я тихо уплыву, пути не выбирая,
И, может быть, узнаю мир, в котором я живу.
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Тянут ну дно лень и грусть, прежних ошибок груз.
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло, вовсе не так уж плох.
Кир отдаленно помнил ее голос и за это порой неистово злился на себя и на свою память, которая с каждым годом все сильнее и предательски уничтожала эти воспоминания.
Ведь если бы только… Если бы у Кирилла была хотя бы фотография его мамы, он бы смог все вспомнить вновь. Но…
Уголки глаз взмокли от скопившихся слез. Кирилл хотел их утереть, но его рука лишь ударилась об окуляры его противогаза, совершенно позабыв о нем. Проклятая резиновая маска, которая стала с ним единым целым в последние годы, вернула его из теплых воспоминаний снова в это треклятое опустевшее депо. Кирилл практически никогда не снимал ее. Не взирая ни на то, что фильтры возможно уже давно не несут свою функцию, ни на то, что одет он был не в костюм радиационной защиты, а в простую утепленную куртку. Вероятнее всего, радиация и так проникала в его тело мельчайшими иглами, пронизывая его кожу. И с каждым разом, с каждым своим проникновением делала жизнь Кирилла еще на несколько дней короче. Кир это понимал и не питал надежд, но противогаз приносил ему спокойствие и чувство защищенности. Чувство затрудненного дыхания, вечно придавленные уши, зудящая от резины кожа уже стали для него привычным и чем-то неразделимым. К тому же, сквозь перевернутую восьмерку окуляров, тьма вокруг казалась меньше и не такой пугающей.
Порой, он снимал противогаз, чтобы умыть ржавой водой лицо, поесть, или когда его рвало кровью, но потом тут же, возможно уже не замечая этого, надевал противогаз обратно. Кстати, последние дни выдались на удивление хорошими. За последнюю неделю он всего пару раз потерял сознание. А когда его рвало в последний раз? Надо вспомнить. Это важно. Кирилл задумался. Неделю назад? Нет, больше. Около двух недель. Да, примерно так. А, может быть, это хороший знак? Может быть, фон стал ниже? Может, он еще поправится и все станет прежним? Может…
Нет. Кир мотнул головой и очнулся. Прежним уже ничего не станет. Не станет! Люди не станут прежними! Они навсегда останутся такими же. Предатели! Эгоисты! Трусы!
Со злости Кирилл пнул носком кирзового сапога горящее палено, и оно с треском, оставляя за собой хвост из искр, пролетело десяток метров вглубь депо, слабо освещая тьму вокруг. Огонек, который до сих пор отчаянно бился за свою жизнь на почти потухшем полене, вырвал из тьмы пустой вагон. И Кирилл снова увидел. Уже в сотый раз. Металлический каркас, который напоминал ему череп мифического животного, с десятком пустых глазниц по обеим сторонам. А затем, когда глаза сильнее привыкли к темноте, еще несколько таких же сказочных фантомов. И все, до единого будто были устремлены на Кирилла, за то, что тот посмел нарушить их вековой покой. А за это следует расплата. Проклятье, которое еще не наступило, но час его был близок.
Кирилл отвернулся. Отвлечь себя. Не поддаваться страху. Надо… Надо занять себя. Но чем? Проверить припасы? Да, этим Кир еще сегодня не занимался. Достав из кармана свечу, он аккуратно поднес ее к огню. Теперь, у него был свет. Теперь, он как Прометей, мог смело ступать в неизвестное.
Подбросив в костер несколько полусырых кусков разломанной шпалы, он встал, выпрямился и бросил:
- Никуда. Слышишь? Жди здесь, я скоро. Я не хочу потом опять искать тебя по всему депо. Понятно, Джек?
Джек молчал, но большего Кириллу и не надо было, и с чувством удовлетворения он устремился в комнату, недалеко от него.
* * *
- Итак. Посмотрим, что тут у нас осталось, - Кирилл стоял перед большим металлическим шкафом, в котором у него хранились остатки провизии. – Тушенка. Девятнадцать банок. Целых девятнадцать! Джек обрадуется. Любит, когда я тушенку с овощами готовлю. Конечно, он будет любить, практически все мясо съедает. Ну, ничего, я и на овощах еще лет сто протянуть смогу. Так, а их у нас… Та-ак… Достаточно. Больше чем тушенки. Хорошо, что еще есть. Сардины. Ммм… - протянул Кирилл, вспомнив о чем-то важном. – Сегодня же четверг, а значит «рыбный день». Слышишь, Джек? У нас сегодня рыбный день! Тушенка откладывается!
Тишина…
- Да, да! Я знаю, что ты возмущен. Но что ты мне сможешь сделать? Покусать? – предположил Кир усмехнувшись. – Так, что тут еще есть? Сухари. Пять пакетов. Неплохо. НА одних сухарях только, сколько протянуть можно. До конца точно хватит…
Осознавая тяжесть своих слов, Кирилл опустил голову, пытаясь проглотить подступивший ком.
- Ну да не важно! Самое главное, что с голода не умрем. Ладно, что еще? «Патиссоны консервированные». Здорово! Значит сегодня у нас сардины, патиссоны и сухари. Живем! А на десерт можно чаю попить.
Кирилл отодвинул металлические банки и достал из дальнего конца большую пачку чая, которая уже наполовину опустела. Неодобрительное покачивание головой. Хотя, чего жалеть? Все равно недолго осталось. А тогда…
- Ну, раз «рыбный день», позволю, пожалуй, маленькую слабость…
Ставя на место пачку чая, Кир просунул руку далеко за банки с тушеным мясом и достал оттуда заветную маленькую баночку, которую он доставал только по самым особенным дням. Сегодня, пожалуй, был именно такой день.
- Вот она, моя прелесть, - произнес Кирилл, разглядывая полупустую баночку кофе. – Сегодня можно. Что? Нет, Джек! Сегодня можно. Слышишь? И не смей меня отговаривать!
Тишина…
- Я, в конце концов, лучше знаю, - заворчал Кир.
Собрав в кучу все необходимое для обеда, Кир закрыл шкаф. Замок? А зачем? Джек, что ли воровать будет? Не будет. А кроме него больше некому. Ведь некому же?
Снова погрузившись в свои размышления, Кирилл автоматически подошел к соседнему шкафу, чтобы проверить сохранность его содержимого. Проверил: один армейский АК-47; две полные обоймы; пять… нет, уже четыре новых фильтра (их Кирилл особенно берег); десяток свечей; фонарь (проверил, работает или нет. Работает); вещмешок; пистолет ТТ - тот самый… обойма пуста, в стволе патрон… один; штык-нож; фляга. Все. Все что нужно для того дня. Скоро. Уже скоро…
Тишина…
- Иду я, иду! Не кричи.
Закрыв шкаф, Кирилл вышел прочь, на пути, к костру…
* * *
В котелке, тихонько бурля, разогревались кусочки сардины. В горячем соусе размякали сухари. Запаха не чувствовалось. Через фильтр доносились лишь химические примеси. Настал момент снять противогаз.
Взяв за фильтр, Кир ловким движением снял резиновую маску. В лицо резко ударила блаженная прохлада. Легкие жадно глотали сырой воздух. По всей голове шел ужасный зуд. Впечатление такое, будто ныла каждая волосяная луковица. От души почесав голову, Кирилл отставил противогаз в сторону. Все, ему этого не хватало. Не давай мыслям об опасности взять верх над собой, Кир с упованием, закрыв глаза, наслаждался прохладой депо. Донесся сладкий рыбный запах. От него во рту скопились слюни, и заныл живот. Джек по-прежнему молчал.
- Патиссоны. Не ел их тысячу лет. Даже вкус успел забыть, - поделился Кир, открывая ножом металлическую банку с поблекшей этикеткой. – И как я забыл про них? Что? А если ты знал, отчего же мне не сказал? На какой случай? Ну, можешь смело считать, что он наступил.
Его слова медленно и безответно растворялись во мраке, который все больше сгущался.
Кирилл достал из кармана туристическую ложечку. Очень удобная вещь. На одном конце ложка, на другом вилка. И чего только не придумывали люди с поверхности в свое время. Запах доносился все сильнее и Кир поспешил снять котелок, пока сухари совсем не размякли и не превратились в однородную массу, не очень симпатичную на вид. Апокалипсис апокалипсисом, а об этикете тоже забывать не стоит. Заглянул в котелок. Выглядит довольно аппетитно. От запаха кружилась голова. Или не от запаха? Ладно, не время думать об этом, сейчас обед.
Кирилл выложил содержимое котелка в две алюминиевые миски. Оглядываясь в сторону, выложил в одну меньше, чем во вторую.
- Потому что, я больше, я старше, и я кормлю нас обоих. Поэтому я положил себе больше. Не ворчи. Ну не ворчи же. Что?
Тишина…
- Ладно, договорились! Следующая банка тушенки твоя.
С этими словами, Кирилл подсел поближе к собеседнику. В компании веселее. Да и к тому же с этой стороны костерок казался ярче. Облокотившись спиной к стене и усевшись поудобнее, Кир поставил свою миску на колени, а вторую миску поставил на пол рядом с собой. Прямо под носом маленькой плюшевой собачки. Мамин подарок. Собачка была довольно причудливой формы, красного цвета, который за годы, проведенные в депо, покрылся грязными черными пятнами. Длинные уши, широкая морда, маленькие, блестящие, черненькие глазки и такой же, только гораздо больше, нос. Этого щенка Кирилл любил больше всего на свете, даже не смотря на то, что у них часто возникали споры, особенно на тему обеда.
Кирилл пододвинул миску Джека поближе, а тот жадно плюхнулся в нее своим пластиковым носом.
- Вижу, ты сильно проголодался. Ну, приятного аппетита, не буду тебя отвлекать.
Вкус был восхитительный. Большие кусочки рыбы просто таяли во рту и как целительный бальзам, проходили дальше, оставляя за собой прелестное послевкусие. По телу пробежало тепло. От удовольствия Кир прикрыл глаза.
- А знаешь что? Конечно, не знаешь. Раньше на поверхности существовали такие заведения, в которые люди приходили исключительно поесть и поговорить по душам. Еды там конечно было… Побольше, чем у нас. Но вот такой вкуснятины, - Кир указал ложечкой на свою миску. – Даже у них не было. Да, друг. Мне стоит с тебя плату брать. Как за что? За то, что я такую вкуснятину нам приготовил. А ты не хотел, чтобы сегодня был «рыбный день». Ведь вкусно же? Вот, видишь! – гордился собой Кирилл.
По депо пробежался туннельный сквозняк, от чего маленький хвостик Джека колыхнулся. Кир это заметил.
- Ну, надо же! Получше тушенки говоришь? Точно? Ну, тогда решено! Теперь каждый день будет «рыбным».
Сказав это, Кирилл разразился сильным смехом, такой силы, что, казалось, от него завибрировали своды. Схватившись за живот, и чуть не опрокинув свой обед, Кирилл чуть ли не катался по полу от смеха. Видимо, Джек ответил что-то действительно очень смешное. Но он был очень сдержанный псом и, в отличие от Кира, держал свои эмоции при себе, лишь слегка шевеля хвостиком. Породистый, зараза.
- Ну, ты как скажешь, конечно! Молодец, умеешь насмешить. Ну, ладно, ладно, не горячись так сильно, а то еще сильнее покраснеешь!
Новый припадок смеха. Джек явно сегодня был в ударе.
- Ну, все! Все. Перестань, а то я ненароком сейчас все опрокину, и мне придется опять твою порцию забирать. Не… Так… Не… Не рычи… Не рычи! Никто у тебя ничего не отбирает. Ешь спокойно.
Кирилл опустошил свою миску и упоительно потер живот, который снова заработал, как часы.
- Что?
Тишина…
- Опять не можешь доесть? А говорил, что мало будет! Я бы доел, друг, но так наелся, что того и глядишь вот-вот все наружу полезет. Что? Ну, не уговаривай ты меня так. Нет. Не смотри на меня такими глазами. Вот, негодник. Знаешь ведь, что я не могу устоять перед твоим взглядом. Ну, хорошо, давай сюда.
Вторая миска была опустошенна. Сытое упоение удвоилось и давало о себе знать рыбной отрыжкой. Кир обернулся. На него по-прежнему смотрели пластиковые глазки. Но теперь они приобрели блаженный оттенок.
- Ооо… - протянул Кирилл. – Хорошо отобедали. Вкусно, сыто. Что еще нужно для счастья? Ну, что? Не желаете ли кофейку?
С этими словами на лице молодого человека появилась кроткая улыбка. Щенок снова вильнул плюшевым хвостом.
- Так и думал, что ты будешь только «за».
Чтобы ржавая вода была более-менее пригодна для питья, ее приходилось кипятить втрое дольше обычной. Аккуратно откупорив металлическую баночку, Кир отсыпал щепотку кофе себе в алюминиевую кружку. Джеку он заваривать не стал, но, из соображений дружбы, сказал, что великодушно поделится с ним из своей кружки. Джек, очевидно, заворчал.
- Между прочим, другие псы кофе вообще не пьют! Что?
Тишина…
- Нет, я, конечно, понимаю, что ты не такой, как все остальные псы. Не горячись. Не буду я себе другого пса искать. Мне только ты и нужен. Зачем мне другие? Ты у меня такой один единственный, на целую свору собак. Но, все равно, я не понимаю, почему ты кофе любишь.
Джек продолжал его бурить своим спокойным, породистым, пластиковым взглядом.
- Старина, а помнишь, мама нам в детстве читала книгу, под названием «Белый клык»? Как не помнишь? Как про что? Это рассказ о волке. Как ты мог забыть? Это одна из немногих книг, которые нам мама читала. Эх, ты! – произнес Кир раздосадовано. – А я вот помню. Очень интересная книга была. Волк в этом рассказе был с очень сильным характером. Вольный, гордый, стойкий. Прямо, как мы с тобой. Только ты более ворчливый. Что?
Тишина…
- Нет. Нет, не переживай. Я не буду вспоминать прошлое. Я знаю, что ты этого не любишь.
Но, Кирилл, вспомнил. Людей, события. Вспомнил, как они с Джеком оказались в этом заброшенном депо. Вспомнил, как с ними поступили. Вспомнил, как он пообещал отомстить…
Джеку он говорить не стал. Тот не любил, когда Кир начинал про это рассказывать. Сразу портилось настроение, в памяти всплывали образы подонков, оставивших их одних. Оставивших их умирать…
Скоро. Уже скоро должен наступить день, когда молодой человек встанет прямо перед лицом обидчика. Заглянет ему в глаза своим гордым, сильным взглядом. Покажет, что они все ошибались. Это будет скоро. Совсем скоро…
А пока… Пока, в другом котелке закипела вода, а это значит, что еще пара минут, и Кир с Джеком смогут побаловать себя вкусом кофе.
- Знаешь, старина. Мы пьем настоящее золото! Наверняка какой-нибудь Ганзенский начальник за баночку кофе дал бы и оружие, и броню, да и патронов в придачу тоже. Хотя зачем нам оружие и броня? Нам даже патроны толком не нужны. Мы с тобой тут одни. Не с кем тут торговать, не от кого защищаться. Потому и сидим с тобой тут, как короли большого метро, кофейком балуемся. Что? Да, дружище, ты прав. Никому нет дела. Уже нет. Ни до Планерной, ни до нашего с тобой депо. Никто даже не знает, что мы здесь.
Кирилл замолчал. Но спустя минуту продолжил:
- Ладно, не время грустить. Кофе готов!
Молодой человек аккуратно, чтобы не обжечься налил в кружку кипятка и вилкой, ложечку он очистить, еще не успел, начал медленно и неторопливо помешивать напиток богов. Торопиться в этом деле нельзя было. К тому же ему очень нравился сам процесс. Кофе растворился и до Кирилла донесся восхитительный его аромат. Он поднес кружку к лицу и жадно вдыхал обжигающий пар. Снова закружилась голова.
- А? – переспросил Кир.
Тишина…
- Нет, это от кофе. Наверняка от кофе. Не от того, о чем ты подумал. Не мешай мне, лучше сам понюхай.
С этими словами он поднес кружку прямо к мордочке Джека. Последний видимо тоже по достоинству оценил напиток.
- Во-от, - протянул молодой человек. – Это тебе не пустой кипяток пить. Ну, что, отведаем?
Кир аккуратно сделал глоток. По губам и языку полоснуло горячим. Но Кирилл терпел. Слишком редкое сокровище он держал в руках, и, казалось, ничто не сможет испортить этого момента.
Кофе был горьким и довольно слабым. О том, чтобы отведать его с сахаром, Кир даже не мог и мечтать.
Фейерверк эмоций, которые сейчас переполняли молодого человека, разгорался все с большей силой. Это было восхитительно.
- Ты только представь. Какими счастливыми были те люди, - сказал Кир своему немногословному собеседнику, кивая наверх. – Они могли пить кофе каждый день. И даже по несколько раз на дню, не осознавая своего счастья и принимая все за должное. Как только можно было разрушить такой чудный мир? Ради чего? Ты можешь ответить на этот вопрос?
Джек явно призадумался над этим вопросом.
- Вот! А я могу. Я могу! Ради того, чтобы жить как крысы! Жрать себе подобных! Ради того, чтобы сильный давил слабого. Ради того, чтобы поверхность больше не принадлежала никому из рода человеческого. И что теперь? А теперь, друг мой, мы спрашиваем себя, за что же нам досталась такая учесть? Да за то…
Кирилл замолчал. Заведомо зная исход этой пламенной речи. Лишний раз повторяться и ворошить прошлое было ни к чему. В конце концов, у него в руках была кружка свежего кофе, который он так любил. Не стоило омрачать момент.
- Прости. Я не хотел заводиться. Я… Я не хотел. Ты прав. Ты всегда прав. Не переживай, я сейчас отойду. А хотя знаешь, пожалуй, пора ложиться. День сегодня не самым легким был. Ты тоже не против? Ну, вот и славно. Что?
Тишина…
- Нет, пусть стоит. Завтра уберу. За ночь никуда не денется.
Кофе закончился. Закончился предательски быстро. Досадно. Верно говорят, что хорошее длится недолго. Хорошее? Недолго? Нет, не стоит об этом задумываться. Опять далеко мысли уведут. Хватит на сегодня.
Кирилл поднялся на ноги и подошел к тому месту, где он сидел прежде. Нагнулся. Поднял с земли осточертевшую резиновую маску.
- С возвращением, - произнес молодой человек и надел противогаз. Теперь все на своих местах. Все на местах. Затрудненное дыхание, биение сердца, отдающееся в ушах и, конечно же, безграничная мгла. Да, все как прежде. Кир снова резким рывком выпрыгнул из мира несбывшихся грез и погрузился в суровую, одинокую реальность своего мирка.
- Конечно, я тебя не оставлю. Как я могу тебя оставить на ночь тут одного, - сказал он Джеку. Взгляд щенка приобрел жалостливый и просящий оттенок.
Кирилл с материнской осторожностью поднял щенка, и они отправились в коморку дежурного. По крайней мере, много-много лет назад она таковой являлась. А сейчас, исполняла роль спальной комнаты для них с Джеком. В ней было уютно, спокойно и темно. Хотя темно было практически везде. К этому Кир привык уже давно.
Старый спальный мешок, старый ватник и свитер – такова была его пастель. Спальный мешок вместо матраца, свитер в комок и под голову, ватником укрыться. Тепло. В меру удобно. Сквозь небольшое дежурное окошко открывался вид на пути. Кириллу этого было вполне достаточно. Он к этому привык. Фамильярности ни к чему.
Он лег и укрылся. Затем уложил Джека рядом с собой, на его подстилку. Тому было уютно.
- Вот она, собачья преданность, - подумал Кирилл. - Лишь бы хозяин был рядом. Остальное не важно.
Молодому человеку в свою очередь тоже было гораздо комфортнее рядом с Джеком. Он не чувствовал себя таким одиноким. Напоминал о матери. Не позволял Кириллу оставаться один на один со своими мыслями. Джек заменял ему всех людей.
- Я люблю тебя, дружище. Спокойной ночи.
Закрывая глаза, Кир видел сквозь восьмерку окуляров, с какой гордостью Джек нес свою службу. Как он стойко, не смыкая глаз, охранял сон своего хозяина. Кирилл усмехнулся. Смелый малый. Джек всегда засыпал вторым, а просыпался первым. Он всегда был на страже. Всегда был рядом.
На путях тихонько потрескивал догорающий костерок.
* * *
Кирилл открыл глаза. До него донесся людской гвалт. Сначала отдаленный, как будто исходил он прямиком из далекого прошлого. Но потом, он становился все более отчетливым, более громким, и более близким. Он обернулся. Действительно, мимо него бешено, поддавшись паники, проносились люди. Женщины, старики, дети. Всех их обуял дикий, животный страх. Так бояться можно только за свою жизнь. Безысходность обезобразила их лица. Дети бились в истерике, от всеобщего шума. Женщины с вытаращенными глазами, старались за короткий срок собрать все самое необходимое. Старики же в свою очередь тоже поддались панике, но, будто смирившись с неизбежным, собирались медленно. Впрочем, стариками их называли условно. Люди на станции жили не больше шестидесяти лет, а бывало и того меньше.
Это было первобытное общество. Никакой организованности. Как одно большое стадо овец, потерявших пастуха и не имеющих понятия, что делать дальше. Бежать! Бежать куда угодно! Это единственная мысль, которая была в голове каждого человека в этот момент. Те не многие мужчины, которые пытались успокоить толпу, стояли на возвышенностях в самой ее гуще, подняв вверх свое оружие, и что-то кричали. Но их слова улетали в унисон и просто не могли пробиться через этот адский ор. Некоторые смельчаки, пытаясь привлечь внимание, выстреливали в воздух. Но должного эффекта это не производило. Толпою по-прежнему владела паника, играя с людьми, как со своими марионетками.
Кир повернул голову в другую сторону и увидел… Увидел стену, украшенную цветастым мрамором. А на ней надпись - «Планерная»!
Не может этого быть!
Это был дом. Дом Кирилла и его матери. Колыбель его детства. Пристанище светлых воспоминаний. Могила матери… Все это было здесь, на этой самой станции.
Кирилл не верил своим глазам. Электричество работало. Очень слабо, но тем ни менее работало. Тусклый слабый свет, исходивший от ламп дневного освещения, еще позволял разглядеть в полумраке станцию и ее диких обитателей. Светлая мраморная мозаика и широкая черная полоса на стене, серый гранитный пол, квадратные колонны, стоящие в ряд вдоль путей. Несомненно! Это была Планерная. Кирилл снова очутился в семнадцатом году своей жизни.
Опять! Нет, этого однозначно не может быть!
И тут… Кир увидел, как три пары тяжелый кирзовых сапог подошли и остановились прямо возле него. Сапоги огромных размеров явно несли на себе не самых хороших обладателей. Они, заведомо того не зная, несли на себе смерть.
Кир поднял глаза и его взгляд уперся в блестящее автоматное дуло, которое, будто смеясь, смотрело на него сверху. Дуло было на удивление спокойным. Оно не дрожало и не медлило… Оно просто ждало приказа.
Молодой человек посмотрел дальше, и увидел человека в камуфляже. Возвышаясь над Кириллом, как над побежденным противником, тот смотрел каменными, холодными, мертвыми глазами. Сделалось страшно. Не от того, что вот-вот оборвется его жизнь. Страх нагнетали вот эти глаза. Бледно-серые, лишенные жалости и сострадания. Это были глаза арктического волка. Рядом с солдатом стояли еще двое и о чем-то горячо спорили. На одном из них тоже был камуфляж. В нем Кир узнал дядю Борю. Дозорного, который в свое время заменил молодому человеку отца. Кирилл прекрасно помнил его рассказы, о большом метро. О Ганзе. О красной линии. О Полисе и загадочном Изумрудной городе. Помнил его заботу, когда скончалась мать молодого человека. Борис относился к нему, как к родному сыну.
Третьим был начальник Планерной. Лев Михайлович. Человек трудный, тучный и изрядно облысевший.
- Лева. Но так же нельзя! Это же ребенок!
- Никто из моих людей не возьмет его с собой. И тебе я не позволю! Ты это прекрасно знаешь. Здесь много живых, которым понадобится твоя помощь.
- Нет, нельзя так. Что он, много места на дрезине займет? Мы и так уже в последних сволочей со своей желчью превратились! А ты еще и ребенка пристрелить хочешь!
- Следи за языком своим поганым! Я, между прочим, еще твой прямой командир! А за такие разговоры сейчас же тебя к вышке приговорю! Сеня, церемонится, не будет. Ты его знаешь. Шлепнет, и останешься, здесь лежать, вместе с этим щенком.
Борис стиснул кулаки. Его кадык нервно дергался. Слово «щенок» для него было просто не применительно по отношению к Кире. Он слишком сильно любил его. Еще мгновение, и за эту дерзость он сотрет в порошок и Льва, и Сеню, и любого другого, кто станет на его пути. Но тут, резкий металлический звук затвора привел его в чувство. Он посмотрел на солдата рядом. Сеня слегка качал головой, угадывая его намерения.
- Но ведь должен же быть выход! Нельзя же просто так ребенка в расход пустить.
- Подумай сам. У него лихорадка, температура под сорок. Без антибиотиков он и так не жилец, а тут еще и фон этот. Дозиметры на части рвутся. Тут не то, что люди, тут крысы дохнуть начали. А они уж к этому приспособлены куда лучше нашего.
Дозорный опустил лицо. Глубоко в душе он осознавал, что правда в словах Льва Михайловича все же есть. Зажмурившись, он уронил на гранитный пол две капли слезы. Он никогда не показывал свою слабость. Но сейчас, это было не важно.
- А депо? Можно ведь уйти в депо?
Лев покачал головой.
- У нас нет на это времени. Разведчики и прежде там пропадали. Я не поведу сейчас своих людей на верную смерть. Уж лучше попытать счастья на Сходненской. На нее сейчас и с других станций народ подтягивается. Разведчики доложили, что вроде бы на Тушинской Щукинской такая же ситуация, что и у нас. Тоже фон зашкаливает. Что за чертовщина на Октябрьском поле и на Полежаевской творится, никто толком объяснить не может. А про Спартаковскую ты и сам не хуже меня знаешь. Люди на ней жить отказываются. Так что, уходим на Сходненскую. Быть может, нам повезет.
Борис молчал. Он не мог поверить в то, что все это происходит на самом деле. Должен был быть выход. Должен быть! Но, Лев Михайлович свой выбор уже сделал. Принимая этот мир таким, какой он есть, со всей его суровой реальностью, он приблизился к Борису, взял его за локоть, и тихонько сказал:
- Боря… Мне очень жаль, - а затем, более высоким голосом. – Сеня!...
Сеня выпрямился, снова превратившись в превосходную боевую машину. Он ждал лишь одного слова. Лишь одно слово, сейчас отделяло Кирилла от гибели. А ему так хотелось жить…
- Нет! – оборвал Борис. От неожиданности, Лев Михайлович судорожно заморгал глазами. – Я сам.
Лев ничего не произнес. Простой легкий кивок был его ответом. Он хлопнул по плечу Сеню, и они растворились в толпе, оставляя их наедине. Бориса, с его тяжелой ношей. Кирилла, с его трагической судьбой.
Дозорный вытащил из кобуры свой ТТ. На его глазах блестели слезы. Подбородок дрожал.
- Не должно быть все так…
Кирилл был в полуобморочном состоянии, и не мог ни заступиться за себя, ни успокоить дядю Борю. Он все видел, все слышал. Но вмешаться в ход событий ему не позволял случай.
Борис, скрипя зубами достал обойму. Извлек из нее все патроны, оставил лишь два. Вставил обойму. Передернул затвор. Опустился над больным Киром. Обернулся назад…
- Мальчик мой. Прости меня. Прости, что все так получилось. Прости меня и ты, Маша (Борис знал мать Кирилла). Я пытался защитить тебя. Видит Бог. Пытался изо всех сил, - снова задергался кадык, желваки напряглись. – Слушай меня, Кирюша. Слушай внимательно. Не знаю, как ты это сделаешь, но тебе нужно уходить в депо. Выжить там шансов гораздо больше, чем здесь, или чем среди этих ублюдков. На Сходненскую не иди, убьют. Просто так. Не за что. Вот, держи, - он снял со спины вещмешок. – Собрал тебе твои вещи из твоей палатки. Еда там тоже есть. При экономии протянешь недели две, может больше. Еще кое-что…
Борис вытянул руку вперед. Палец плавно подмял под себя курок. Загремели своды. Тьму на миг озарила вспышка выстрела. От неожиданности Кирилл вздрогнул… Пуля ушла по направлению депо. Все должно выглядеть натурально. Теперь остался лишь один патрон. Борис положил пистолет рядом с мальчиком.
- Прости, что я перекладываю на тебя, всю тяжесть. Но я не могу. А теперь, - он поднялся. – Прощай, Кирюш.
Кирилл видел, как сложно было дозорному уходить. Видел, как дядя Боря оставляет с ним частичку себя. Даже для такого сильного, закаленного в боях мужчины, это была слишком тяжелая ноша. Почему? Потому что Борис, даже в тяжелую минуту, оставался человеком.
Все…
Тьма. Пустота. Не свежий сырой воздух. Кирилл остался один. Судьба явно выигрывала эту партию. Поставила Киру шах. Но! Сдаваться в планы мальчика не сходило. С матом судьбе придется подождать! И ждала она уже четыре года, каждый раз забирая своей костлявой рукой все больше и больше белых фигур.
Так до конца и не было ясно, как именно это произошло. Как случилось, что на герметично закрытую станцию вдруг стала проникать радиация с поверхности. А не зная причины, люди не могли это устранить. И все, что оставалось, это бежать с тонущего корабля. Как крысы! Спасая лишь себя. Теперь, Кирилл не значился в их списках. Его больше не стало.
Тьма. Она поглотила всю станцию. Прошло, наверное, несколько дней. Лучше Кириллу не становилось. Но однажды, открыв глаза. Кир увидел, как к нему из туннеля тянулся свет. Яркий свет. Словно вспышка. Постепенно, он становился все ярче, и до мальчика доносилось его тепло. Свет шел со стороны Сходненской.
- Кирилл, ты должен жить! Вставай! Уходи в депо. Уже можно, - вдруг донесся до него голос Бориса.
Это знак. Да, Кирилл должен жить. Жить всем назло. Доказать, что они были не правы. И он докажет, обязательно докажет. Только настанет день…
Все еще слабый от хвори мальчик поднялся. Открыв вещмешок, первое, что бросилось в глаза, это маленький красный щенок. Кирилл не был одинок. Нет, только не теперь. С ним был его самый верный друг. И он должен жить. Жить для них обоих. Жить и бороться, чтобы доказать. Чтобы однажды заглянуть в подлые Левины глаза. Чтобы предстать гордым юношей перед дядей Борей. Да, ради этого стоит жить.
Быстро обыскав станцию, он нашел старенький дозиметр, оставленный кем-то во всеобщей неразберихе. Включив его, Кирилл опешил. Дозиметр верещал своим пугающим потрескиванием. Дольше оставаться было нельзя. Депо. Теперь там его дом. Там спасение. Там жизнь…
