Алма-Ата середины 70-х.
Мемуары горожан.
"Каскелен - моя столица, там ишак поет как птица!"
...распевал шофер-курд, весело доставлявший из Каскелена в город разномастную сельскую публику на толстом и неуклюжем ЛАЗе. ЛАЗ походил на лежащего в болоте бегемота. У автобуса работала одна только передняя дверь, которую водила открывал и закрывал нажатием двух пластмассовых кнопок, собранных из спаренных комнатных выключателей. Нет, заводские тумблеры были в норме, и на панели загоралась вся подсветка, но вот каскеленским водителям автобусов казалось, что советские конструкторы недоработали эстетическую сторону оснащения кабины. Но все по порядку. Пусть это станет прологом к основной теме, о которой я собираюсь вам рассказать. Начну с того, что в Каскеленском районе во всех автотранспортных хозяйствах водителями в основном работали курды, азербайджанцы, турки-месхетинцы. Их когда-то депортировали с Кавказа во время войны и расселили по области. Сельское хозяйство района, между прочим, держалось на них и на немцах. Так вот. Получая машину, они первым делом брались за оформление своего рабочего места, то есть стилизовали кабины под балдахины индийского раджи. Периметр лобового стекла украшала бордовая бахрома, сиденье водителя покрывалась белой овечьей шерстью, остатками от нее же укутывался руль, прозрачный набалдашник с пауком внутри украшал ручку переключения скоростей, а на зеркале заднего вида болтался чертик, сплетенный из прозрачных трубочек капельницы. Водительское окно интимно прикрывала легкая шелковая шторка. Самые продвинутые водилы умудрялись подключать кассетные магнитофоны "Романтик-306". На свободных местах передней панели красовались переводные гэдээровские картинки с блондинками.
Все водители рейсовых автобусов были одновременно и кондукторами, и контролерами, и проводниками. Наш водила был одним из таких. Он успевал отсчитывать сдачу, отрывать билет, переключать скорости, тормозить, здороваться со встречными коллегами-автобусниками и напоминать пассажирам, что вы, товарищи каскеленцы, едете в город, поэтому старайтесь быть вежливыми и не разговаривайте громко в общественных местах, это некультурно, и, пожалуйста, говорил он, не бухайте в городе, это тоже некультурно. И уже обращаясь ко мне, спрашивал: ты сегодня в городе остаешься или в Каскелен вернешься? И если что, он может подождать минут пять, потому что он сегодня закрывает последний рейс в 21.35, так что постарайся успеть сделать свои дела. Нормальный парняга такой. Мамед звали его. А сдружились мы с ним вот почему.
Не знаю, сколько было городов-спутников вокруг Алма-Аты, но Каскелен точно был одним из первых таких "сподвижников". За ним следом шел Талгар.
Сельскохозяйственный пояс, окутывавший прекрасную столицу, обеспечивал ее всеми фруктами и овощами. Старались оба – и Каскелен, и Талгар. И все же Каскелен опережал других по двум самым важным статьям. Во-первых, в Каскелене была не только улица Ленина, но и совхоз назывался "Ленинский", а районная газета носила название "Ленинское знамя". Во-вторых, а это не менее важно, в Каскелене располагалась знаменитая на пол-Союза барахолка – прародительница всех нынешних торговых центров, моллов, "Эдемов" и прочих законно и незаконно рожденных "потомков". Каждое воскресенье и в стужу, и в жару, и в снег, и в дождь забитые людьми и вещами автобусы маршрута Алма-Ата– Каскелен с 5 утра мчались на барахолку. В толпе были все: старухи и старики; просто пенсионеры и пенсионеры республиканского значения; инженеры и доктора наук; народные артисты и слесари; молодые и немолодые; красивые, которые хотели стать еще красивее; и некрасивые, которые хотели стать просто красивыми. Где это можно было сделать? Только здесь – на барахолке! Здесь все они на себе познавали действие капиталистических законов рынка. Одним словом, в воскресенье Каскелен превращался в коммерческую Мекку и становился местом паломничества спекулянтов, фарцовщиков, карманных воров и ищеек из ОБХСС. Всяк входящий сюда автоматически становился подозреваемым, а выходящий с покупкой человек становился соучастником сделки, что, в общем-то, уже не пугало ни того, кто продал, ни того, кто купил. Потому что здесь, на барахолке, тот таинственный мир импортного дефицита приобретал для советского человека реальные очертания и ощущения. Этот дефицит можно было не только увидеть, но и потрогать, померить, попробовать, выпить его и покурить. Каждое воскресенье каждый посетитель барахолки именно тут постигал азы купли-продажи, проводил первые рекламные акции, продвигал свой товар и боролся с конкурентами. В одно воскресенье человек мог и обогатиться, и тут же разориться. Прям как на бирже. Все, кто что-то продавал или скупал, менял или давал товар в долг, ссужал кому-то под проценты, – все они в этом очерченном бетонным забором пространстве называли друг друга спекулянтами и недобитой контрой. За забором же барахолки они обращались друг к другу простым советским "товарищ". А вот мой товарищ водила Мамед, числившийся у себя на автобазе победителем социалистического соревнования, в воскресенье переходил в стан участников капиталистического соревнования, где тоже, между прочим, был своего рода победителем и сподвижником. Дело в том, что он знал в лицо всех фарцовщиков и их преследователей – обэхаэсэсников. А знал потому, что каждое воскресенье он возил и тех, и других на барахолку. Порой они ехали, плотно прижавшись друг к другу так, что бедный фарцовщик в прямом смысле слова осязал дыхание несвободы, а обэхаэсэсник в прямом смысле слова наблюдал зловещий оскал зубастой капиталистической акулы. Мамед честно предупреждал меня заранее, сколько оперов из ОБХСС будут шерстить барахолку и кто из фарцы какими шмотками будет торговать, по какой цене и в какое время лучше подъехать на пятачок, чтобы успеть зацепить товар по нормальной стоимости. Бывало, что Мамед хранил в своей кабине часть фирменного барахла – такое было доверие к нему!
Советский фарцовщик второй половины 70-х! Потерпи немного, твой "Лев Николаевич" уже разложил бумагу на столе и придвинул чернильницу с пером, чтобы вывести первую строчку эпического романа, посвященного тебе, полный благодарности и восхищения за то, что, рискуя свободой, а порой и жизнью, ты находился на передовых позициях в борьбе с искоренением дефицита. Ты первым шел на контакт с ними – с американскими, немецкими, английскими представителями, казавшимися нам инопланетными существами. Это ты, брат мой, доставал, выменивал, покупал у них всеми правдами и неправдами все, о чем мы имели смутное представление, но нам так хотелось все это пощупать! Благодаря твоей заботе мы поняли, что лучше жевать "Риглиз", чем парафин от свечек, смешанный с цветными карандашами. Именно ты заставил нас поменять несуразности фабрики "Большевичка", называемые джинсами, на настоящие "Левис". Ты снял с наших девочек розово-голубой кошмар с начесом и предложил им французские бесшовные трусики. Поменял советские бронебойные лифчики с костяными пуговицами на кружевные полупрозрачные "бюзики", которые сами расстегивались от одного только прикосновения мужской руки. Ты же привозил канадские дубленки и австрийские сапожки. Ты показал нам, что кроме вьетнамских кед есть фирменные кроссовки "Адидас", ты дал великую возможность слушать виниловые оригиналы битлов и роллингов. Прости нас за то, что мы обзывали тебя спекулянтом и прихлебателем империалистов (но и это было правдой), прости, что своим нытьем о скидке доводили тебя до белого каления. Ты заслуживаешь памятника во всех городах, прямо в центре – напротив всех ЦУМов и музыкальных магазинов "Мелодия"! Ничего, и твой Микеланджело в Италии уже выбирает лучший сорт мрамора!
Каскеленская барахолка занимала площадь, равную четырем футбольным полям. По заборам развешивались ковры, дорожки, половицы и прочая "висельная" продукция типа пальто, шуб, плащей и курток. Бэушными шмотками и товарами народного потребления была устлана вся территория барахолки – фарфоровые чашки с отбитыми краями, фаянсовые тарелки с поблекшими красками, чугунные ржавые сковородки соседствовали с хрустальной посудой и чайными сервизами. На разложенных разворотах газет "Правда" и "Известия" складывались отутюженными стопками застиранные брюки, рубашки, поломанные детские игрушки и потрепанные медицинские брошюрки для массового читателя "Как защитить себя от гриппа", "Здоровье и молодость женщины", "Пьянству – бой". Все продаваемое имущество на барахолке было в каком-то беспорядке и хаосе, раскидано, свалено, кое-что даже не распаковано. Но это на первый взгляд. В том советском хаосе, как мы понимаем сегодня, были свой порядок и дисциплина. Весь этот "шоурум" состоял только из вещей ношеных, новые вывешивать было нельзя. Товарищи из ОБХСС были начеку. Принес на барахолку что-то новое, значит, спекулянт, значит, выкупил где-то этот дефицит с целью перепродажи, а перепродажа есть нажива, а нажива – это уже капиталистическое болото! И всякого рода отмазки, мол, размер не подошел, подруга на день рождения подарила, а родственникам и друзьям фасон не нравится, поэтому и вышла на базар, не проканают. Но если тебе нужна была новая вещь, ты мог спокойно спросить об этом у продавца потрепанного барахла, какой-нибудь бабушки – божьего одуванчика. Бабушка спокойно спрашивала размер и советовала подойти через 15 минут. Излишняя конспирация не подводила.
Вот честное слово, я всех известных артистов советского казахского театра и кино повстречал не на улицах Алма-Аты, а на барахолке. Знал одну девушку, которая на барахолку приезжала не за шмотками, а посмотреть на живых артистов и певцов. Она следовала за ними, восторгаясь и недоумевая: как? что они здесь делают, в этой аморальной клоаке? Тоже туфли ищут, что ли? Ах, если бы мы знали, что и у небожителей были те же самые проблемы, что и у нас - землежителей!
Там, где скапливались советские люди, а тем более вокруг такого занятия, как купля-продажа, не могло не обойтись без курьезных случаев и драм. Рассказывали, что одна бойкая женушка вытащила на продажу старые ношеные вещи мужа: брюки, рубашки, пиджак с порванным подкладом и еще что-то ненужное. Понятно, она и не знала, что в одних из брюк муж затарил "занак" в пять рублей. Мужу, чтобы "занак" не ушел на сторону, пришлось через друзей выкупать собственные штаны у собственной жены за восемь рублей. Что только не перепадало покупателю ношеной одежды, растрепанных книг, хозяева которых забывали спрятанные в них облигации трехпроцентного займа СССР, лотерейные билеты, любовные письма и записки, ключи, бюстгальтеры и мужские плавки и даже золотые цепочки. Одни немолодые люди встретились, познакомились на каскеленской барахолке, а потом поженились. Она продавала комнатные цветы, а он – запчасти для "Москвича". Однажды этот мужик, сам не понимая зачем, купил у нее все горшки с цветами. Потом они объединились и делами, и судьбами. И все это Каскелен!
У молодежи был свой "остров свободы" – небольшой пятачок, где собиралась начинающая фарца, перекупщики, случайно забредшие ротозеи и покупатели. Иногда наведывались профессионалы, чтобы провести маркетинг рынка и определить приоритеты на сезон. Хотя какие тут приоритеты! И без того было ясно. Голубая мечта – джинсы, джины или просто штаны: "Ли", "Левис", "Вранглер", джинсовые куртки этих же фирм, японский пиджак вельветовый (рубчик), мягкие мокасины, австрийские или финские сапожки зимние, осенние, батники, кроссовки, плавки под штатовский флаг (желательно), швейцарские часы, носки фирменные, косметика любая импортная, женское нижнее белье, сигареты "Мальборо", а к сигаретам зажигалка "Зиппо" – короче, все то, что могло привлечь девочку с соседнего факультета. Опытный фарцовщик с ходу безошибочно определял покупателя, и, мало того, он еще знал, за какой вещью пришел/пришла эта чистая душа. Были и любители "приобщиться" к светлому и недосягаемому – им бы потрепаться и показать свою осведомленность в капиталистической швейной промышленности. Да ради бога, если ты "честный фраер", а не "засланный казачок". Вот где "паслись" и обэхаэсэсники, и комитетчики. Наверняка у них были какие-то спецоперации под кодовыми названиями типа "Штаны в трусах", "Врангель в Каскелене", "Левис еврей?", "Каскеленская капуста", "Сволочи в томате"… ох, как интересно было бы почитать мемуары тех, кто сидел в засаде! А может, автором будет обэхаэсэсник Юра, который прибежал на пятак и просто, по-человечески, попросил срочно достать белые "Вранглеры" для дочери своего шефа, за что обещал полную свободу торговли на две предстоящие барахолки. Выручил водила Мамед. Из автобусного схрона он вытащил то, что просил Юра. "Человек человеку друг, товарищ и брат" – эту фразу из Морального кодекса строителя коммунизма помнили все. Она работала и не давала скатиться в болото безнравственности и бездумного поклонения золотому тельцу. Мы же комсомольцы!
Моими первыми джинами были "Супер Райфл". Я их еще в 1975 году приобрел. Вот эта вещь! Фирма! К 1979 году их нельзя было уже носить как одежду – продольные нити расползались. Но вечными оставались лейбл, заклепки и внутренние бирки. Выбрасывать штаны было не только жалко, но и кощунственно. Я тогда уже понимал, что народ платит не столько за вещь, сколько за лейбл. И пришла идея сыграть на этой человеческой страсти и выжать из знаменитого имени все до копейки. Я поделился мыслями с мамой. Мама идею поняла и, используя технику лоскутного шитья құрақ, аккуратно отделила левую и правую половинки "Райфл" с лейблом и заклепками и соорудила вещь не только нужную, но креативную и дерзкую по содержанию, я бы сказал, диссидентскую. Узор соединял в себе синий кусок "Райфла", олицетворяющий американскую практичность и славу, и яркие лоскутки разноцветья весенней казахской степи с ее вольным ветром, конями и кюями. С этим patchwork я прибыл на пятак. Он ушел с рук в течение 10 минут за 40 рублей. В качестве бонуса мне достались еще две пачки "Кэмел". Но я был патриотом "Казахстанских" и "Кэмел" продал каким-то двум мимо проходящим непатриотам.
Один мой друг сшил юбку из старых джинсов. Просто, быстро, надежно. Распорол штанины, убрал гульфик, соединил две половины, и получилась джинсовая макси-юбка с хиппи-бахромой по подолу. Правда, из-за усушки размер этой вещи получился 40-й. Приехали на барахолку. Покупательница нашлась быстро. Ею оказалась девушка лет тридцати. Она собиралась в командировку в Прибалтику, и ей хотелось поразить чопорных эстонцев фирменным нарядом, мол, мы тут тоже не щи лаптем хлебаем. Короче, она не влезла сразу в эту юбку. Пытались надеть сверху – не пустила пышная грудь (натуральная, между прочим), затем начали "восхождение на Фудзияму" снизу, а там бедра. Она попросила приложить физическое усилие. Нас оказалось трое – ее муж, я и друг-портной. Наконец мы втиснули ее в юбку. Консультации мужа и окружающих помогли. Он руководил ее дыханием, скрещивал ей ноги – одним словом, делал все, чтобы любимая угомонилась и облачилась в избранный ею наряд. И дама преобразилась, черт побери! Юбка выделили все ее формы, попка округлилась и подтянулась, что вызвало хищный отблеск в глазах мужа, он стал находить в теле жены подзабытые прелестные детали. Все, кто видел это действо, захлопали. Но женщина уже никак не реагировала на окружающее ее пространство. Она боялась дышать. И снять обновку не решался никто. Так и уехали они – муж, любуясь фигурой жены сзади, и она, семенившая ногами, как японская гейша. В тот день мы с товарищами дико напились. И на следующий тоже. 50 рублей долго не кончались.
А вот пласты на барахолке попадались редко. Все дела по пластам велись в городе через созвоны с домашних телефонов и из телефонных автоматов. Пласт хоть и считался товаром, но музыка, как духовное начало, не выносилась на пошлую барахолку. Да и цены, скажу вам, были те еще! Американский или английский фирменный "непиленый диск" с альбомом битлов мог стоить до 200-250 рублей, а это месячная зарплата СНС – старшего научного сотрудника НИИ с кандидатской степенью. И алма-атинские битломаны, как истинные ценители (не фанаты, а именно ценители) и знатоки истории развития классического рока 60-х, не стояли за ценой – находили деньги и покупали свою мечту. Впрочем, лучше их самих никто не опишет и не донесет атмосферу андеграунда культурного строительства в Алма-Ате.
Барахолка предъявила новую идентификацию советского человека. Прижимая фирменный пакет с заветными "Вранглерами" к груди, их обладатель уже был неузнаваем. Он приблизился к сокровенному – к вершине современной моды, к ее эталону! Облаченный в американские штаны, молодой человек уже с недоумением и иронией поглядывал на своего соратника, хотя час назад был в таких же брюках, сшитых год назад в ателье индпошива. Он уже искал общества тех, кто носил "Вранглер", курил "Мальборо" и жевал "Риглиз". Происходило все так, как и предупреждали советские СМИ о тлетворном влиянии западной культуры. Правда? "Правда! Правда!" – подтверждала "Правда".
Нурлан Хамиев (Хэм)
